Мысль третьего часа ночи.

Надо бы запатентовать два новых химических элемента - Фэйспалмий и Тролфейсий.

*сам себе* марш спать, епта.

И вдогонку. А еще их можно позиционировать, как мощные антибиотики и прописывать остро нуждающимся, чтоб не несли всякий бред.

А вот теперь точно, спать.

А еще есть два непомнюслово, но кажется изотопа - Олололий и Тролололий. Это для особо одаренных тяжелых случаев.

запись создана: 10.07.2011 в 19:15

@музыка: Вася К - Время Пиджаков

---

Паззл-квест 2 съел изрядное количество времени. И продолжает поедать.
Нет, наверное, футакимбыть, но все равно. Игрушка-то клевая.)

@музыка: Вася К - Женщины в кепках

---

Записки о Под-Городе - Вместо вступления.

Господа Круп и Вандермар повисли у самой двери. Мистер Круп, буквально прильнувший к фалдам мистера Вандермара, сделал глубокий вздох и медленно, но верно начал карабкаться по спине мистера Вандермара. Стол скрипнул. Посмотрев на д'Верь, мистер Круп улыбнулся, точь-в-точь лис, закинувшийся ЛСД.
– Это я убил твою семью, – оскалился мистер Круп. – Не он, а я. А теперь я… наконец… завершу…
В этот момент ткань черного костюма мистера Вандермара затрещала и порвалась. Мистер Круп с воплем кубарем покатился в пустоту, еще сжимая в кулаке длинную полоску черной ткани. Мистер Вандермар опустил взгляд на размахивающую руками фигуру удаляющегося мистера Крупа. Он тоже посмотрел на д'Верь, но в его взгляде не было и тени угрозы. Пожав плечами – насколько вообще можно пожать плечами, что есть мочи цепляясь за ножку стола, – он мягко сказал:
– Бай-бай.
И отпустил стол.
Без единого звука он полетел в дверной проем, в свет, все уменьшаясь и уменьшаясь, догоняя крохотную фигурку мистера Крупа. Вскоре они слились в единую черную точку в море бурлящего оранжевого, белого и пурпурного света, а потом и она исчезла.
«Пожалуй, логично, – подумал Ричард. – В конце концов, они ведь партнеры».
(с) Н.Г.

***


Даже если бы нашелся в этот, почти полуночный час какой-нибудь случайный свидетель, выглянувший в окно, он все равно не смог бы увидеть странную погоню – двух подростков и бегущую за ними свору дворняг, впрочем, сидевших на хвосте у своей добычи с мастерством опытных гончих. Чуть больше интересного досталось бы знакомым с повадками псов с погоста. Впрочем, веселее всего было Сашке и Диме – двум неудачливым рокерам, по пьяни решившим скоротать время на местном кладбище.
«Быстрее, быстрее», - уже севшим голосом пытался кричать Сашка своему враз протрезвевшему собутыльнику. «Знаю, знаю» - задыхаясь от быстрого бега отвечал ему друг.
Они перебежали через улицу, пытаясь скрыться в глухих и темных лабиринтах старых, никому не нужных гаражей. Прошло еще несколько минут изнуряющих попыток спрятаться, когда парни, не выдержав, наконец, остановились. Секунд десять они пытались продышаться, когда услышали за спиной яростный собачий лай. Погоня не отставала. Но самым неприятным было то, что они оказались в тупике. Единственный путь был назад. «Мы попали», - только и смог выдавить из себя Димка. «Слышишь?» - обратился он своему приятелю, но тот был слишком занят. Ведь в глухой каменной стене перед ним открылся дверной проем. Там явно были люди, ибо из-за «двери» слышался торопливый разговор.
«За каким чертом тебе понадобились эти над-мирцы?»
«Успокойся. Старая фирма, по-прежнему, в Лондоне, а до нас, сам знаешь, добраться весьма затруднительно».
«Ну, смотри. Чую, что добром это не кончится».
«Ты тоже это видишь?» - только и успел спросить Сашка у друга, потому что через секунду неведомая сила затянула в проем, который сразу же закрылся буквально перед носом у стаи гончих, огласивших недовольным лаем окрестности.

***
На другом конце города, на аллейке в тени деревьев сверкнул странноватый огонек. Спустя мгновенье, на его месте появились двое. Если бы кто-то их увидел, то смог бы потом сказать, что оба были одеты в черные костюмы, чуть засаленные, чуть поношенные, довольно странного покроя. Такие костюмы мог бы сшить двести лет назад портной, которому описали современный костюм, но который сам ни одного не видел. Отстрочка не там, да и прочие мелочи не на месте. Внешность странной парочки была подстать их нарядам - у одного были обвислые сальные волосы невероятного оранжевого цвета и мертвенно-бледная кожа. Второй был высокий мужчина с черным с проседью ежиком волос. Обликом своим он был чем-то похож на волка.
***
Знакомых с первоисточником прошу не бросаться тяжестями. Не то вами заинтересуются специалисты по "попечительскому зубоврачеванию" в Старой Фирме.

---

Моп

Нушто, смертнички.
Желающие получить от меня вмоск цитат прошу в комменты. Соответственно цЫтаты надобно соотнести с ПЧ или Изьбранными.

@музыка: Вася К - Я скажу О

---

А ведь все правильно, в общем-то.

@музыка: Otto dix

---

Паника-Паника-Паника.
+1

нет, все хорошо)

@музыка: Канцлер - Романс Ротгера Вальдеса

---

Правильно отец сказал - два моряка в семье слишком много. Вот часа через полтора сядет он в такси и улетит на год.
Год в море, черт побери. Год в железной коробке. Пусть и относительно немаленькой, но все равно. Жесть жестяная.
А матерью можно откровенно восхититься. Вот конкретно сейчас. Потому что 25 лет прожить с мужиком, который периодически пропадает из дома на год и больше - это нужно... Слов элементарно нет, что для этого нужно.

Кстати, кто-нибудь подскажет - было ли у всяких Кельтов в традиции складывать какие-нибудь околоритуальные фигурки на перекрестках, а?

@музыка: Louis Armstrong

---

Так.
Отца в море собрал-фильмами обеспечил.
Интернет обезлимитил.
Что еще...?

---

Надо бы заставить себя взяться за бумагу. Потому что записки о Под-Городе просятся наружу, а я все размышляю над уместностью использования местных названий.

---

Марсель говорит духи, духи говорит Марсель.
В общем, Вуду удалась. Всем спасибо, это было очень гут.

---

Нил Гейман "Задверье".

И помните, все начнется с дверей.

---

Сага о матером нечеловечище №2

То же самое, часть 2.

ЛЕНИН В ТЮРЬМЕ

Однажды посадили прихвостни дедушку Ленина в острог. Тогда по этому поводу ходила среди питерских рабочих песня, уж не знаю, кто ее сочинил...

Судили быстро и жестоко,
И прокурор вышак мотал,
Но адвокат уперся рогом
И прокурор полгода дал.

Сидит Ильич в камере-одиночке, в кресле-качалке раскачивается, перышком страусиным меж зубов почесывает и покрикивает:
— Сатрапы! Изверги! Хлеба мне! Молока!
А надзиратели издеваются, обед приносят: кулебяку двенадцатислойную, икорку, тарелку ракового супа, селянку из почек с двумя расстегаями, ботвинью с релорыбицей да осетриной, мозги костяные в черном масле и бутылку "Dom Perignon".
— Ну ладно, — сказал Ильич, наелся и голодовку объявил.
Дескать, пока хлеба с молоком не будет, есть не стану. Делать нечего, принесли ему
хлеба каравай и молока литровку.


Сидит Ленин, ждет. Как поутихло, он их мякиша хлебного чернильницу слепил, молока плеснул, и на порнографических открытках принялся быстро-быстро писать.
Как заглянет надзиратель, Ильич чернильницу быстренько — ам!
И сидит, улыбается.
Надзиратель опять, только в дверь — Ленин снова: ам!
И сидит, улыбается, в кресле покачивается.
Однажды тюремщики решили все же подловить Ильича. Его никогда на прогулку не выводили, а тут решили прогулять.
"Ох, неспроста выгуливают", — думал Ленин.
Войдя в камеру, он заметил ногу.
"Ага! "— подумал Ильич, поднял кресло-качалку, да ка-ак врежет по ноге! Надзиратель ползком из камеры выбрался, а Ульянов ему вслед:
— Пошел на хер, пошел на хер и еще раз пошел на хер!


Так полгода и пролетели в боях и трудах.
Встретила его у ворот Надежда Константиновна, домой отвела. А там — пельмени, два тридцать пачка. Сел Ленин за стол и вдруг как начал из пельменей чернильницы лепить! Лепит и глотает, лепит и глотает!
— Да, — прошептала Крупская, — измучили тебя, Вова, гада-палачи.
— Да уж, — с набитым ртом сказал Ленин, — чего испытал, чего пережил — даже чернильницы на киче хавал. Вот, — и он проглотил еще одну.


Настоящую.

ЛЕНИН В ПАРИЖЕ

В Лувре уборщицы протирали Мону Лизу, веселые художники рассаживались на Монмартре, на Пляс Пигаль гуляли голуби, а в борделе на Рю де ля Пэ шлюхи делали утренний макияж.
Туда-то и шагал невысокий плотный субъект в кепке, с рыжей бородкой.

Ильич многое перенес за две недели, прошедшие со дня приезда в Париж. Ночевал с клошарами под мостом, играл за деньги на банджо американским туристам, прыгал с зонтиком с Эйфелевой башни за 30 франков в час. Но, наконец, партия выдала стипендию и Ленин решил развеяться после превратностей жизни.
Любому, даже самому стальному человеку требуется иногда отдых.
Ильич был принят очень хорошо и, препровожденный в номер, быстро встал к окну, протянул правую руку вперед, сжал в кулаке другой кепку и стал вещать. Проститутка испуганно ежилась на кровати. В процессе своей профессиональной деятельности она видала очень многое. Клиенты были самые разные. Но такое...
Ильич взглянул было в глаза девице легкого поведения, но в окне появилось лицо девицы тяжелого поведения — Наденьке Крупской.
Будто обиженный и жаждущий вампир, она прижималась к стеклу. Ильич понял, что переборщил с расслаблением от трудов.


Дома у них вышел спор.
— Ты постоянно настаиваешь на своем! — кричала Надя, выливая чернила на черновики Ильича.
— А на чьём же мне ещё настаивать? — парировал Владимир, мочась на Надино рукоделие.
Потом они помирились, взялись за руки, словно дети и пошли впляс.
В Плясе было темно, лишь приказчик с тухлыми рыбьими глазами методично убивал мух вчерашней газетой. Счастливая чета долго озирала прилавки и ушла, купив пять литров превосходных чернил.


Ленин в Париже много писал. И как ал был рассвет, когда Ильич откладывал яйца, заботливо приготовленные верной подругой Надей с вечера, наливал себе стакан крепленого молока и залпом выпивал его, после чего жестоко страдал метеоризмом.
Просиживая днями в Публичном Доме Книги, Ленин знал, что сторицей окупятся его труды, когда пьяный в жопу комендор Огнев шандарахнет из двенадцатидюймовки по вороне, сидящей на крыше Зимнего.
Ленин мог, умел и любил работать руками, получая от этого достаточно большое удовольствие. В такие минуты он забывал обо всем, кроме зажатого потными пальцами предмета. Кончая, Ленин дул на растопыренные пальцы и приговаривал:
— Наши пальчики писали, наши пальчики устали.


Ленин в Париже — это совершенно удивительное явление для Парижа.

ЛЕНИН В РАЗЛИВЕ

Ленин тяжко переживал, борясь с царем в Швейцарии с группой коллег. На русском фронте громыхали пушки, а Ильич проигрывал немецкое золото в очко. Однажды, после особенно крупного проигрыша Мартову, вождь встал и произнес историческую фразу:
— Пора, батенька, в Питер!

Но как? Все пути были закрыты. Лишь Германия могла пропустить большевиков. И, посовещавшись, большевики и примкнувшие к ним приняли мужественное решение — ехать в Питер в запломбированном вагоне. Чем вскоре и порадовали немцев.


Вагон был готов к отправке. Спереди и сзади него пыхтели паровозы. Большевики смотрели в окна на опостылевшую заграницу.
Рабочие-железнодорожники ставили плом-бы.
— Пломбы ставить негде, — зло сказал мастер Курт.
— Ставь одна на другую, — посоветовал мастер Фриц.
Наконец начальник станции свистнул и взмахнул жезлом.
И большевики поехали.


На Финляндском вокзале их ждал кураж. Ленина поставили на броневик, который пулеметной очередью установил тишину, и Ильич, размахивая черным котелком, зачитал Апрельские тезисы В. И. Ленина.
Отовсюду, снизу вверх на вождя смотрели горячие глаза, папахи, бескозырки, черные дыры винтовочных стволов, штыки. Шел дождь, было скользко. Ленин с трудом балансировал на маленькой башне. Тут люк под его ногами стал приподниматься. Ленин покачнулся и сверзился. Люди внизу успели расступиться и Ильич плашмя впечатался в родную брусчатку.
—... едрит твою мать, — просипел он, выдыхая.
И это был самый животрепещущий из тезисов.
Но народ тут же взгромоздил его обратно. Ильич оглядел публику, встал фертом и открал рот.
— Леннон! Леннон! — раздался рев толпы.
— Какой я вам Леннон, товарищи, я Ленин, — возмутился Ильич, — итак, в то время, когда царизм...
— Леннон! Леннон! — толпа ничего не хотела слушать.
— Да вы что, в самом деле?! Я не Леннон!
— Леннон! Леннон!
Стоявший рядом с Владимиром Ильичом Михельсон посоветовал на ухо вождю:
— Не злите народ, Владимир Ильич, видите ведь — скоты совершенные. Разорвут ведь, что вы как красная барышня, заладили — не Леннон, не Леннон...
— Да? — тихо переспросил Ильич, широко улыбнулся, свистнул.
Шум затих.
— Ну ладно, сказал Ленин и начал:
— Yesterday... All my troubles seem'd so far away...
Толпа благоговейно внимала.


Дальше жизнь закружила колесом: митинги, несанкционированные демонстрации, Февральская революция, двоевластие...
Временное правительство издало приказ об аресте Ленина. В полночь, как всегда, к нему пришел шофер Андреев и сказал:
— Товарищ Ленин, Политбюро ЦК КПСС на экстренном заседание приняло решение: вас надо загримировать. Я проведу вас к поезду. Товарищи на паровозе доставят вас на конспиративное место. До самого Разлива.
— Какого разлива, московского или ереванского? — по простецки пошутил Ильич.
— Да нет, до Питерского.
Тут Андреев раздавил об лицо дедушки Ленина четыре подгнивших помидора, утиное яйцо и коробочку с ваксой и туго забинтовал. Со стороны стало похоже на редкую форму флюса.


Они шагали ночным городом. Где-то крикнула выпь.
— Вот паровоз, — прошептал Андреев, — мы его на трамвайные рельсы загнали. Садитесь, Владимир Ильич!
— Не садитесь, а присаживайтесь, — со смешком поправил Ленин и полез в кабину паровоза.


Когда уголовные комиссары Временного Правительства обыскали локомотив на выезде из города, ничего подозрительного так и не нашли.
А Ленин в это время смеялся над ними, удобно расположившись в топке.


Какой матерый нечеловечище!
ЛЕНИН 25-го ОКТЯБРЯ

Педальный крейсер "Аврора" медленно полз по Неве. Несколько пьяных матросов, сидя на кнехтах, лузгали семечки. Комендор Огнев дремал, привалившись спиной к казеннику носового орудия. С его синих губ на палубу стекала сивуха.
На шкафут, из вентиляционной горловины, показалась чумазая голова, сплошь покрытая борщом и мурцовкой.
— Митрий! Митрий, шоб ты здох! — обратилась голова к лежавшему на тисовых плашках моряку.
— Я не Митрий, — отозвался тот.
— Да какая разница, — чуть не плача сказала голова, — спиртяжка осталась?
— Не...
— А шо осталось?
— Ничего нет. Все выпили.

Так начиналась величайшая провокация в истории. Большевики, бесплатно напоившие матросов и солдат, в эту ночь вывезли из города всё пиво. И когда хмель начал выходить, похмелиться было нечем.
Трубы горели! ! !


В Смольном раздался телефоннный звонок. Давно ждавший его Ильич подхватил трубку.
— Смольный? — спросил пропитой бас.
— Угу, — ответил Ленин.
— Пиво е?
Ленинскую физиономию перекосила высокотемпературная ухмылка.
— Не, пиво немае. В Зимнем е.
Отбой.


Дело было сделано.
Узнав, что толпы революционно настроенных матросов, солдат и уголовников взяли Зимний, Ильич приказал распечатать первый декрет, съел сушку и лег спать.
Наутро наступило жуткое похмелье.


А пива так и не было все эти долгие годы.

ПОКУШЕНИЕ

Помните, детки, как Циля Файман стала Фаней Каплан? Так вот, слушайте сюда — она решила уничтожить дедушку Ленина за оскорбление действием, за моральное унижение. Она решила удовлетворить свои фрейдистские комплексы.

Для этого она вступила в глубоко противные ей эсеры. Те, поняв, какую политическую выгоду может принести им эта маленькая обиженная еврейка, сделали все, чтобы её проект увенчался успехом.
Лучшие инструкторы из Ленгли и Спецназа ГРУ обучали её приемам рукопашного боя, стрельбе и тайнописи. Из Японии прибыл опытнейший инструктор-ниндзя. Целыми днями Фаня стреляла из австрийского "Глок–17" по бюстам Ильича. Моссад прислал своего лучшего специалиста по сионистским заговорам, а ВЧК предоставило Яшу Агранова с его мистическими воинами йяхху и злотворным Колдунским Пупком. Наконец, из Мексики прислали бочку яда кураре и все было готово.


В ночь перед покушением Фаня занималась тем, что высверливала пули, заливая в них ртуть и яд кураре. И в уголках змеиных губ таилась хладная усмешка...


Вечером следующего дня Ильич выступал на заводе Конрада Карловича Михельсона. Обращенные к нему лица рабочих и работниц лучиличь восторгом и радостью. Ильич заметил тусующихся перед сценой девчонок, которые то и дело визжали, вздымая руки, а одна из них скандировала:
— Я хо-чу от Ле-ни-на ре-бен-ка!
"Все-таки хорошая у нас молодежь", отметил Ильич.
И лишь сидящая в углу женщина с больным белым лицом и глубоко запавшими глазами резко дисгармонировала с тружениками. Эта женщина то и дело подносила к ноздрям столовую ложку, щедро наполненную белывм порошком, курила странно пахнущую папиросу, а из предплечья у нее торчал шприц.
"По-моему, я её где-то видел", — пронеслось в голове у Ленина, — "Какая-то больная. А, хрен бы с ней", — резюмировал он.
Тут-то он ошибался...


Выйдя во двор после выступления, сопровождаемый благоговеющими рабочими, Ильич пошел к "паккарду".
Тут в затылок ему попала шестигранная гайка.
Не веря в случившееся, Ленин злобно обернулся и встретился глазами Фани.
— Циля... — прошептал Ильич.
Фаня бросила в толпу портфель, оттуда повалил газ CN. Отработанным движением она выхватила "Глок–17" и расстреляла Ильича.
Клочковатые дыры возникли в дорогом кашемировом пальто и Ленина отшвырнуло под машину. Рабочие бросились на эсерку. Та мощнейшим "маваши" сломала шею одному, большим пальцем ноги проткнула глаз другому и, отшвырнув опустошенный пистолет, выхватила нунчаки.
Схватка была кровавой. Фаня была подобна машине смерти. Один за другим рабочие теряли конечности. Наконец шофер Ленина товарищ Пукнул, чех-коммунист, исхитрился и обрушил на женскую голову монтировку. Фаню связали брючными ремнями и за волосы отволокли на Гороховую, в ЧК.


Ленина положили на заднее сиденье. Ильич был ранен в четырех местах, но, тем не менее, весело хохотал и просил воблы. Очень он был крепок смолоду.


В квартире Ленина в Кремле его встретили черные от горя Надя и Дзержинский. Они даже не успели одеться толком — на Наде были черные чулки, а на Дзержинском — вороненый маузер.
— Я же говорил вам, — причитал Феликс Эдмундович, — если бы я не заменил рабочих чекистами, вас бы там просто задавили.
— Так что, — спросил Ленин, — там все были чекистами?
— Ну нет, вот Каплан, например, она же не чекистка, — как-то неуверенно сказал Дзержинский.
Тут хирурги стали вытаскивать пули. Благодаря фантастическому здоровью пациента, яд кураре без последствий растворился в организме. Пули повредили все органы кроме аппендикса. Ленин впал в забытьё и от 10 кубов морфия стал бредить. Зато абстинентный синдром был устранен.


Установили, что Каплан выпустила 17 пуль. Четыре попали в Ленина — одна в плечо, вторая в пузцо, третья — в хлястик пальто, а четвертая оторвала значок с ликом Бонч-Бруевича. Пятая пуля разнесла колесо "паккарда", остальные не принесли особого вреда, умертвив дюжину чекистов.
Утром Ленин принял членов Совнаркома.
— Просрали мы тебя, — плакали фальшивыми голосами Каменев, Бухарин, Зиновьев и Троцкий.
— Как же так, сладкий мой, как же так, — хныкал Бонч-Бруевич.
— Чуть-чуть нэ завалила Ленина эсеровка Каплан, — с сожалением сказал Сталин, — чуть-чуть нэ хватило.
А Дзержинский спросил конкретно:
— Расстреливать будем с судом или без суда?
— Что? — возмутился Ильич, — расстреливать женщин — это не по-большевистски! Не вздумайте её просто взять и расстрелять, товарищ Дзержинский!
— Какой великий гуманист, — восхищенно проговорила Крупская, — ангел с крыльями!
Напоследок Ленин напомнил Железному Феликсу:
— Не расстреливайте её! Слышите?
У Дзержинского был абсолютный слух.


Фаню Каплан и вправду не расстреляли. Её сожгли в железной бочке.


ПОЕЗДКА В ДЕТДОМКак Ильич и другие ездили в детский дом детей любить

Однажды дедушка Ленин сидел в кабинете и ел черную икру. Ложка так и летала. В стране был жестокий голод и поэтому Ильич не позволял себе даже маленького кусочка ржаного хлеба с отрубями. Через силу он жевал воняющие рубой крупинки, но понимал, что надо — здоровье после злодейского покушения пошаливало.
Тут к нему зашел Бонч-Бруевич.
— Здравствуйте, Владимир Ильич, милый, — томно прищурившись, сказал он, — тут послы буржуйские приехали — из Франции да из Англии. Англичанин противный такой, фи!
— Угу. А Крж. . Жиж... Кырыж... Тьфу, поганая фамилия какая! Где эта сволочь? Спит что ли, как всегда?
— Спит, Владимир Ильич, мертвым сном спит, — нехорошо засмеялся Бонч-Бруевич, — он наш план электрификации хотел американцам продать, предатель гадкий!
— Вот иудушка троцкий, — возмутился Ленин, — небось Феликс уж его расколол? А?
— Да нет, он покаялся, на коленях просил. Высекли просто, да без обеда оставили.
— Ну да фиг с ним.
Ленин встал, хлопнул себя по ляжкам, покосился на жбан с икрой.
Вздохнул тяжело:
— Ну, веди.

Иностранцы были злы — их не кормили вторые сутки, ссылаясь на разруху. Они уже подъели все дорожные припасы и бурчали животами как сотня блаженствующих котов.
Ленин подошел к двери номера и спросил у часового, который стоял на посту, сыто порыгивая:
— Ну, как там эти шакалогиены, свинопсы и червезмеи?
— Да всё об жратве да об жратве талдычат, буржуи поганые, тьфу!
И часовой смачно харкнул на мраморный пол.
Ленин побагровел, как эректированный уд.
— Сколько раз я говорил, чтобы плевали только в окно! Дзержинский!
— Я, Владимир Ильич, — из темной ниши вышагнул Железный Феликс.
— Расстрелять, — указал Ленин на часового, — дважды.
— Ваше слово, товарищ маузер, — нехорошо ухмыльнулся Дзержинский, медленно расстегивая деревянную кобуру.


Ленин вошел в номер. Сзади часто захлопали выстрелы. Буржуи заволновались. Ильич успокоил их неприличным жестом.
— Итак, господа, сейчас мы покушаем, а после поедем в одно очень занятное местечно.
— Mister Lenin, — сказал англичанин, — May I ask you that your brave guards bring back to me my watch? This is a present of my dear daddy!
— Моя не понимай, — сказал Ильич и подумал: "Much ado about nоthing. Dude, you’d better shut up or I’ll put your cheapy toy into your fat stinky asshole! "


Четверо красноармейцов, натужно кряхтя, внесли в номер огромный, дымящийся котел, в котором плескалось мутное варево. Густо плавали селедочные головы, пучки сорняков и куски битума.
— Чем богаты, тем и рады, — сказал Ильич, вынимая из жилетного кармана ложку, — прошу к нашему шалашу!
Послы боролись с тошнотой. Они наотрез отказались от еды.
Ленин пожал плечами и с аппетитом выхлебал котел. Из гущи на дне он вытащил толстенькую крыску и, качнув её на хвосте, проглотил.
— Rat!!! — зеленея, сказал посол.
— And cat! — засмеялся Ильич, выуживая из гущи облезлого кота. —Tom & Jerry right now! Woah-ha-ha-ha-ha-ha-ha-ha-ha!!!
Когда послы закончили тошнить, Ленин сказал:
— От хороших харчей рыла воротите. Ну да ладно, поехали в детский дом детей любить.


Воспитанники детдома, выстроенные в одну шегенгу, качаясь, пели
революционную песню. Дедушка Ленин подпевал, время от времени бросая в рот кусочек сахарку.
— Ну, как вам тут живется, — спросил Дзержинский у детишек, помахивая дубинкой.
— Хорошо, — пискнул один мальчуган и умер. Дежурные воспытатели быстро закопали трупик. Детдомовцев загоняли внутрь, стегая их электрическими кнутами, гости собрались было уезжать, как вдруг к дедушке Ленину подбежала девочка, худая настолько, что на её лице остались одни глаза. И зубы.
— Ты Ленин? — спросила она, шумно втягивая воздух, — Ты... От тебя едой пахнет!
Ильич добро прищурился, взял её на руки, погладил по седенькой головке и улыбнулся:
— Да, я Ленин, деточка. Ты мне хочешь стишок рассказать? Ну, давай!
Девочка кашлянула и стала читать:
— Спасибо партии родной за ласку и заботу! За сон спокойный и за хлеб...
При слове хлеб девочка замолчала.
— Ну что же ты, — спросил Ленин, — мы слушаем.
— Дай пожрать! — попросила девочка сиплым басом, — дай пожрать, best!
Ленин быстро поставил её на землю, так быстро, что у девочки подломились в коленках ноги.
— Жрать! Ням-ням! — сказала она, клацая зубами, — ням-ням, ням-ням, ням-ням...
Ленин через силу улыбнулся и, подмигнув послам, вынул из кармана гипсовую булочку и протянул девочке.
Та, схватив её обеими руками, не жуя, проглотила. Булочка гулко провалилась в живот.
— Дай ещё, — нехорошим голосом сказала девочка.
Ленин выхватил самописку и воткнул её незаметно девочке в глазик, выпустив при этом чернила.
Девочка не отставала.
Тогда Ильич, вздохнув, со словами:
— Закармливаем мы детей, товарищи, уроды вырастут, — протянул ей зеленый заплесневелый сухарь, которым, вообще-то, чистил ботинки.
Девочка с хрустом сожрала его.
Тут со всех сторон, из окон, из дверей побежали к ним дети с обезумевшими лицами.
— Ходу! — крикнул Ленин, запрыгивая в "Роллс-Ройс".
Они вылетели из ворот детдома.
— Вот вам гостинцы, — засмеялся Дзержинский, бросая через ограду пару ручных гранат.


Через день представителям Англии и Франции были переданы обглоданные добела останки послов. Было дано официальное объяснение случившемуся — глупые послы, пренебрегнув предупреждениями охраны, пошли гулять по городу и забрели на территорию следственного изолятора, в котором содержались буржуазные недобитки. Спасти глупых послов не удалось.


— Дети — наше будущее, — сказал дедушка Ленин по этому поводу, ковыряя в зубах колбасой, — это уж точно.
__________________________
1. — Ильич, блин-нагад, хотелось бы, чтобы твои орлы часы взад вернули (англ. ) --- ОБРАТНО
2. — Чувак, обломись, ибо это чревато грубым внедрением в твое тело инородного металлического предмета (англо-русс. ) --- ОБРАТНО
3. Шутка --- ОБРАТНО

ЛЕНИН И ЧАСОВОЙ

У входа в Смольный на часах стоял парень. Был он невысок и часы подставлял под ноги, чтобы всех видеть. В руках у него была винтовка с примкнутым штыком, на который все накалывали пропуски, мандаты, а то и просто бумажки.
Тут к часовому подошел какой-то плюгавый мужичонко в кепке, по виду конченый синяк, и нагло поперся в дверь.
— А ну стой, вша пскопская! — вежливо одернул его часовой, — куды ты прешься без мандата?
Ленин хотел было расстрелять часового за хамство, но потом решил: дай-ка его проверю, да испытаю.
Он вынул из портфеля полпуда керенок и, хитро прищурившись, сунул солдату.
— Ты меня запусти, а я тебе деньжат на корову дам. Уж больно хочется Ленина поглядеть.
— Хочется, так в Мавзолей иди! А за взятку я тебя в ЧК! ВОлОгОдскОй кОнвОй шутить не любит!
— Ну не кричи, милый...
И мерзкие небритые губы трубочкой потянулись к солдату.
Часовой отпрянул, ударился затылком о пожарный гидрант. По чистой случайности там оказалась вода. Белопенная струя ударила дедушку Ленина в живот и, протащив десяток метров, вышвырнула на улицу.
Часовой с облегчением сопнул и, вынув из кармана сушку, жадно надкусил.

Внезапно появился вышвырнутый мужичонко. Нагло помахивая кепкой, он подошел вплотную к часовому. Теперь его сопровождали две дюжины отборных матросов, бородка его была победно задрана вверх, а пьяные безумные глазки были раза в три шире, чем обычно.
— Не ссы, — сказал мужичонко, — нес службу как надо. Не поддался на провокации. Не купился. Дзержинский! Медаль!
— Так еще не отчеканили, Владимир Ильич!
Тогда Ленин вынул из кармана батон, густо намазанный медом и протянул часовому.
— Ну, кусни.
Часовой, охреневший от близости начальства, разинув пасть до хруста, грызанул.
— А-а-а! Вы что, товарищ, с ума сошли. блин нагад! — заорал Ильич. С пальцев его стекала слюна солдата.
— Пардон, три дня не ел.
— Ну ладно, что я — зверь, или кто?
Тут Ильич вдруг нагнулся и пристально всмотрелся в обувь часового.
— Где вы взяли эти валенки? — строго обратился он к солдату. Тот покраснел:
— Дык это, ёлы пали, из деревни прислали.
А у Ленина два дня назад кто-то стибрил валенки, прямо из спальной, с ног. Ильич сам их тачал.
— А ну, подыми ногу, — прорычал Дзержинский, грозя маузером.
Часовой поднял. На подошве ясно был виден след споротого недавно копыта.
— Мой! Мой! — радостно закричал Ильич. — Мой!
— Расстрелять, — коротко приказал Дзержинский своим верным дзержинцам.
— Нет-нет, —сказал Ленин.
Добрые морщинки выступили вокруг глаз.
— Он же замерз, солдатик. Молоденький, недавно из деревни, да сразу в
революцию. Пусть носит, а я в ботинках похожу. Мне ноги и не нужны совсем.
Ленин с товарищами ушли, а часовой плакал, благоговея.


Через месяц, когда первые отряды Красной гвардии шли на борьбу с Юденичем, Ленин и Дзержинский стояли на трибуне. Дзержинский был обут в хромовые сапоги и поэтому приплясывал — уже тогда грудная жаба душила его вовсю. А Ленину было тепло в новых валенках. Увидев среди проходящих бойцов молодого красноармейца, Дзержинский окликнул Ленина:
— Помните, Владимир Ильич, того часового?
— Ага, — улыбнулся Ленин и подняв ногу, посмотрел на подошву валенка, — толстокожий был парень, деревенский.

ЛЕНИН ШУТИТ

Однажды Ильич проснулся в веселом настроении и решил весь день шутить.
Он оглянулся и увидел сладко посапывающую Надежду Константиновну. "Главное, ребятя, сердцем не стареть!" — зычно прошептал он, запуская под одеяло ученую гюрзу Маньку. Не кормил он её три дня. Не дожидаясь крика, Ильич вышел в коридор.
Откуда-то доносился шум воды. Это Бонч-Бруевич мыл голову. Подкравшись, Ленин дождался, пока тот намылился и отключил воду.
— Блин, вода кончилась, — возмутился Бонч-Бруевич.
— Да нет, — усмехнулся Ленин, — вот тебе вода.
И облил Бонч-Бруевича кипятком из чайника.

День начался замечательно.
На завтрак был гусь с яблоками. Не было Крупской и Бонч-Бруевича.
Бонч лежал в палате интенсивной терапии, ошпаренный хуже рака и багрово-лысый, о Наде вообще ничего не было известно.
Сосед Ильича, Зиновьев, отменно съел свою порцию гусятины и жадно проглотил четыре яблока.
— Ну, как яблочки? — спросил Ильич.
Зиновьев сидел с набитым ртом и не отвечал. Да и как он мог ответить, если рот его был наполнен обломками бритвенных лезвий, битым стеклом и сапожными гвоздями? Практически никак.


А Ленин уже стоял перед писсуаром, тряся пенисом. Из кабинки донесся голос Каменева.
— Ильич, дай бумажку!
— Да пожалуйста, — выполнил его просьбу Ильич.
Он вышел, не обращая внимания на истошный вопль Каменева. Проктологи в Склифе долго удивлялись необычно крупной зернистости ленинской наждачной бумаги.


Ленин вошел в квартиру Коллонтай.
Коллонтай как раз варила суп.
— Не отведаете-ли, Владимир Ильич? — спросила она, — только пяток минут подождите. А я вам пока о теории стакана воды поведаю.
— Спасибо, я только что поел, — ответил Ленин, — сыт. Пойду, разве понюхаю только.
Он вошел на кухню и через полминуты вышел.
— Ничего, хорош супец, — сказал он и пошел искать Троцкого.
Коллонтай, донельзя обрадованная оценкой привередливого вождя, приготовила тарелку с ложкой и взяв чумичку, откинула крышку.
Страшный булькающий вой вырвался из её уст. В кастрюле, в бурлящем вареве, плавала огромная куча странной субстанции страшного цвета размером с футбольный мяч.


— Что это я вчера ел такое, — бормотал себе под нос Ленин, заканчивая последние приготовления в квартире Троцкого.
В коридоре раздались шаги. Ленин быстро спрятался в шкафу и уставился в заранее просверленную дырочку.
Лев Революции открыл дверь и раскаленный пятикилограммовый утюг обрушился на его знаменитую шевелюру. Ноги подкосились и строитель Красной Армии сел в таз с крутым кипятком. Таз стоял на четырех кусочках мокрого мыла и со страшной скоростью скользнул по паркету вместе с пассажиром. Открытая духовка уже ждала его. Ленин молниеносно выпрыгнул из шкафа, захлопнул дверь духовки и включил газ.
— Позер ты, Лёва, — сказал Ильич с сожалением, — политическая проститутка.
Он пошел к выходу, а вслед ему смотрело приплюснутое к стеклу лицо Троцкого. Глаза его горели.


А Дзержинский уже прослышал, что сегодня Ленин шутит. Он заперся в бронированном туалете. Устало сев на унитаз, он почувствовал сильные позывы. Феликс глубоко вздохнул и напрягся. Вдруг сильная рука схватила его за седые гениталии. Дзержинский с визгом рванулся, но боль оказалась сильнее мускулов. Он застыл в неприличной позе. Ленин, быстро выбравшись из засады, вставил ему в анус пионерскую модель ракеты "Восток–1" и чиркнул охотничьей спичкой о потную спину чекиста.
— Может не надо, — мрачно спросил тот, осматривая кафельную стену перед собой.
— Надо, Феля, надо! — отрезал Ильич и поджег запал.
Реактивная силы мотала Дзержинского по сортиру. Феликс, изнемогая, ждал, когда закончится горючее. Ленин уже вышел и тоже ждал. Наконец пороховой заряд в боеголовке сработал.


Ленин вышел на улицу. Вернее, во двор Кремля. Над головой светили звезды. Ленин ждал Сталина.
Сталин успешно скрывался весь длинный день. Ночью он решил прокрасться домой, где его ждала свежая бастурма. Он двигался как барс в своих мягких сапогах, попыхивая трубочкой и заложив руку за отворот френча. Лучше бы он заложил туда и вторую, ибо за неё и поймала Сталина толстая петля каната.
Сталин был двухметровым голубоглазым блондином с матово-белой кожей. Канат затащил его в механизм кремлевских курантов. Вытащили его только через полмесяца, сгорбившегося, с потемневшим рябым лицом. Глаза его пожелтели от лютой обиды, а волосы стали рыжими отнепрерывного боя курантов. С тех пор Сталин поклялся извести Ленина и через пару месяцев заразил того сифилисом головного мозга.


А в тот день Ильич спал спокойно, в опустевшей постели и во сне весело смеялся над дневными проделками.


Уж очень задорный он был человечище, детки.

ЛЕНИН И ПЕЧНИК

Ильич зело любил погреться. Страдало дело мировой пролетарской революции. Совнарком и ВЦИК были в панике — как же так, товарищи, заседание, а Ильича нет! Уж не приболел ли, уж не рецидивы ли после злодейского покушения засланной Каплан-Файман? И несутся в Горки посыльные да курьеры, дырчат "линкольны" и "паккарды", гадят природу заповедную, подмосковную, слонов распугивают. Приедут: ворвутся в палаты, бедную Надежду Константиновну опять и помнут и побьют: а глядь после — а Ильич в бочке с кипятком сидит. чего-то там пишет и приговаривает:
— Пар костей не ломит, батеньки.

И вот как раз в декабре, двадцатого дня, взорвалась у Ленина печка. Надюша что-то стряпала, слава Марксу, отошла в гальюн, тут и ахнуло.
Чекисты понаехали, холоду с собой принесли, ходили-ходили: мол, диверсия, терроризм, Дудаев-Басаев! И уехали. А холод остался.
Ленин на себя все шубы, что в доме были, натянул, упал и чуть не задохся, Думает — так дело не пойдет, поднатужился и покатился на кухню — к Наде.
Вкатился и услышал, как прислуга про печника говорит. Живет, дескать, недалече некий печник Матвеич, который самому царю Петру Первому Великому печку сложил и до сих пор царь не нарадуется. "Надо бы привлечь этого печника". — привалившись к примусу сонно подумал Ильич, — "скажу Феликсу, он его в чека заберет, он нам всем печки и скла... сло... "
Через неделю Ильич уже привык спать у примуса.


Но как-то, конкретнее, 31-го числа, его навестил Глебушко Кржижановский (или это был Бонч, все они на одно) и принес с собой чудодейственное лекарство. Сестра Бонча (или Глебушки) была замужем за колумбийским большевиком Эскобаром, и была у них маленькая плантация чудо-травы, маленькая фабрика и двенадцать тысяч рабов. Ленин часто корил друга за то, что его сестра эксплуатирует пролетариат,
но тот оправдывался тем, что деньги, вырученные от продажи лекарства, почти целиком идут на дело мировой революции, прада, несколько извилистым путем.
Итак, Глебушко высыпал перед вождем горсть белого порошка. Ленин попробовал на зуб, пожевал.
— Что это, милейший, за говно? Упса? Панадол?
— Это, Владимир Ильич, очень дорогое и хорошее лекрство из Колумбии, его надо нюхать.
— И что будет, Склифасовский?
— Мерзнуть перестанете.
— Да? — взвизгнул Ленин и, сунув волосатое рыло в белую пыль, стал жадно вбирать ее черными ноздрями.
— Осторожнее! — крикнул Глеб, но было уже поздно.
Ленин вскочил, подобно капусте освободился ото всех шуб своих, скинул пиджак и, оставшись в майке и кальсонах, ринулся на улицу. Вслед за ним понесся сооблазнитель.
Выбежав на мороз, Кржижановский успел заметить лишь мокрую спину Ильича, петлявшую среди сосен.
— Ау, шуба-дуба-вабц-дуба! ! ! — орал дедушка Ленин, пиная по дороге неосторожных барсуков, — я из пушки в небо уйду! Я — Винсент Вега!
"best, — осторожно подумал, оглянувшись, Кржижановский, — best".
Владимир Ильич же, что-то несвязно выкрикивая, бежал по сугробам.


Отмахав пару верст, он остановился, поводя боками. "Со мной такое уже было", — подумал он, —" это когда я на острове зайцев колбасил, эх, кайф! " И Ленин взобрался на дерево.
Глядя сверху на заснеженную природу, он узрел копошащегося в овраге мужичка.
— Га-га! — с таким криком Ильич прыгнул с осины и кубарем скатился под ноги охреневшему аборигену.
— А вот и я! Что, не ждал, браконьер! ?
Мужик побледнел и забормотал:
— Не губи, мил человек, я ж тут по делу, печник я, меня кажный знает, Матвеич я. Печки леплю — Петру Великому слепил, Александру Освободителю, Пушкину буржуйку делал, Распутину Григорью Ефимычу, Михал Сергеичу, опять же. А тута я глину рою, кирпичи лепить, значить, чтобы печки лепить опосля...
— Ты, гегемон, мне горбатого не лепи, лепила хренов! Ты чё тут глину расхищаешь? Да я тебя в чека сдам, или в ГПУ, как так оно сейчас называется, да тебя в 24 часа из СССРа выпнут! К буржуям!
— Ой, только не к буржуинам! Лучше пусть расстреляют, лишь бы не к буржуям!
— Ты в Братца Кролика не играй! Я их не люблю этих кроликов, зайцев всяких там... Кранты тебе, короче, — и Ильич с места сделал двойное сальто назад.
Печник помертвел. Однако через секунду лицо его разгладилось.
— А ты кто сам-то будешь, а?
— Я... — Ильич осекся.
Не хотел он говорить, что Ленин. Никогда никому он не говорил своего имени. Очень был скромный человечище.
"Сохраню инкогнито" — подумал Ильич и сказал:
— Я — американский энтомолог. Здесь проездом. Еду на Суматру ловить бабочек.
— Ах, бабочек? — спокойно спросил Матвеич и со всего размаху вонзил кулак в беззаботное лицо Ленина. Тот отлетел на сажень и хрястнулся спиною об сосну. Его тут же обсыпало колючими шишками, за шашками спрыгнули белочки и стали грызть все подряд, не разбирая, шишки там или череп. Печник же несколько раз пнул поверженного врага в основание и, взяв заступ, продолжил добывание глины.


Через четверть часа Ильич очнулся, вылез из-под шишек и спящих от сытости белок и обратился к печнику со словами мира:
— Ладно, я приукрасил, ты приукрасил, пошли ко мне домой, выпьем, закусим, по-говорим. Мне печку надо б сделать.
— Делают детей. Печки лепят. А вообще я согласный. Пошли.


И они двинулись. Дедушку Ленина не оставляла бодрость. По пути он постоянно подпрыгивал, гонялся за зайцами и пытался ловить руками зимних птиц.
Когда подошли они к усадьбе, Матвеич заволновался.
— Дык это, ёлы-палы, тут жа барин жил наш, Ленгорский! Ты куда меня, товарищ, ведешь?
— Теперь я тут живу, — открылся Ильич, — ЛЕНИН я, понял?
Печник упал и завыл.
— Однако, — сказал Ильич, — любят меня в массах.
Таща за ногу потерявшего сознание мастера, вождь мирового пролетариата вошел в сени.


— Ты где шлялся в таком виде? Кого ты притащил? Вечно ты ханыг всяких в дом тащишь! Ты же болен! — встретила его жена.
— Заткнись, пучеглазая, — отрезал Ленин, — печник это. Печку лепить будет.
— Что это?! — взвизгнула Крупская, с ужасом указывая на рыжий пушистый хвост, торчащий из ширинки Ильича.
— А, это, — пренебрежительно проговорил тот и, выдернув наглую безумную белку, молниеносно сожрал ее с потрохами. — Ничего.
— Володинька, мне кажется, ты серьезно болен. Очень.
— Да ладно, мать, каркать. Где педик этот, Глеб?
— Уехал он, Говорил, ты лекарство его съел, он и обиделся.
— Пусть спасибо скажет, что я его самого не съел, — абсолютно серьёзно сказал Ильич.


Через пару часов печник уже принялся за работу. У него появились Шустрые Помощники — латышские стрелки товарища Дзержинского. Они ни слова не понимали по-русски, а, впрочем, они все равно были глухонемыми.
Работа ладилась. Через пять часов печь была готова. До Нового года оставалось три часа.


— Может с нами встретите мещанский праздничек? — говорил весело Ленин. С минуты на минуту Кржижановский должен был доставить новую партию панацеи.
— Спасибо, товарищ Ленин, да семьи ждет, детишки...
— Сколько ж ты произвел?
— Пятеро у меня, четыре сыночка, да лапочка дочка.
— Как-то это по-заячьи, — недобро ухмыльнулся Ильич, — сейчас, Надинька тебе гостинец принесет и пойдешь.
— Ой, да не надо... . — излияния печника прервали выстрелы из маузера — гости приехали.
Впереди — Железный Феликс в кожаном картузе .
Непрерывно паля в потолок из подаренного самому себе пистолета, он кричал:
— С Новым Годом, с новым счастьем!!!
За ним шли Троцкий со Сталиным, Зиновьев с Каменевым, Бонч-Бруевич в обнимку с Кржижановским и Коллонтай, с голым торсом и стаканом воды в левой руке.
Пока гости рассаживались да жрали, печник лыжи навострил к выходу.
— А постой-ка, братец, — сказал Ленин, — знакомтесь, товарищи, — печник. За пять часов мне такую печку слепил — вон, посмотрите.
Все подошли к печи. Ленин сунул туда зажженую газету, но дрова остались холодны.
— Ну-ка ты, — оборотился к Матвеичу Ильич, — полезай в печь, наладь производство! (А надо отметить, детки, что он полные ноздри уже успел
лекарством набить) — Лезь, пособник, а то... Феликс!
Дзержинский молча прицелился в лоб печнику.
— Лезу, — сказал тот и полез внутрь печи.
Как только он наполовину втиснулся в печь, Ленин выхватил у Надиньки приготовленную канистру с 93-м бензином и, плеснув щедро печнику на спину, бросил туда горящую паклю и захлопнул дверцу.
— Гори-гори ясно, чтобы не погасло, — запел Ленин, и все закружились в хороводе.
— Четыре сыночка, лапочка дочка, — бормотал Ленин, подпрыгивая, —плодятся как ЗАЙЦЫ. Ненавижу ЗАЙЦЕВ!!!


Матвеич, однако, во время лепки печи предусмотрел такую пакость — ходили слухи в народе всякие и, как оказалось, не напрасно, и соорудил потайной ход на улицу. По пути он задвинул вьюшки.
"Прости меня, Господи, не живодер я, да может спасибо мне скажут люди русские, что всю нечисть одним махом изведу, — думал Матвеич и не догадывался, что и Ленину и гостям его этот гарный газ АБСОЛЮТНО БЕЗРАЗЛИЧЕН.

СМЕРТЬ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА

Когда у Ленина спрашивали, что он думает о загробной жизни, он всегда отвечал одно и тоже.
— Не дождетесь!
Но увы, лишения и невзгоды, тяжелая невыносимая жизнь в эмиграции, тюрьмы и ссылки сделали свое черное дело.
А тут еще коварный Сталин заразил Ленина неизлечимой формой сифилиса головного мозга. Правое полушарие Ильича, ответственное за логику, превратилось сначала в полумесяц, а потом в точку.

Ильич сидел на скамейке, а Крупская его фотографировала поляроидом. наконец она не выдержала и заорала:
— Володя! Прекрати корчить гримасы!
Ленин втянул высунутый было язык и спросил:
— Надя, а может котика заведем?
Не успела Надежда Константиновна открыть рот, как из кустов черемухи вынырнул Сталин, держа в руке корзину с гигантским камышовым котом-убийцей.
— Барсик, — пояснил Сталин, — кот.
Ильич захихикал.
Сталин довольно улыбнулся — явно вождь уже доходит до необходимой кондиции.
Когда они втроем кушали на террасе, Сталин подсыпал Ленину в молоко овердозу цианистого калия. Ильича потянуло ко сну. Изумленный Сталин поспешил откланяться.


В ночь на 21-е декабря 1924 года Ленин не спал. Он ждал Кржижановского. Или Бонча-Бруевича, он их различал с трудом. Наконец запыленный визитер появился в комнате.
— Принес? — слабо спросил Ильич.
— Да, — гость протянул коричневый гриб.
Ленин быстро его съел и улыбнулся:
— Вот теперь-то я живее всех живых!


Когда-то, в незапамятные времена жрецы ацтеков, заболевая неизлечимой болезнью, ели эти грибы и засыпали долгим, но не бесконечным сном, так похожим на смерть. Тела их не разлагались и даже через десятки лет выглядели свежо и живо. Правда внутри у них была труха, да и вообще, они-то были мертвыми. Но с тех пор наука узнала много гитик и тот гриб, что так радостно сожрал дедушка Ленин, деточки мои пучеглазые, был приправлен всяческими хитрыми химическими компонентами —
секретными и жутко дорогими.


Итак, вождь мирового люмпен-пролетариата, великий анацефал всех времен и народов, употребив вундергриб, лег на спину и смежил косые глаза.
Бонч-Бруевич-Кржижановский (все-таки, как выяснилось лишь сейчас, это был один человек) склонился над бехдыханным телом вождя и, возрыдав, крикнул —
— На века! В Мавзолей!

И ТЕПЕРЬ, ДЕТКИ,
КОГДА ВХОДИТЕ В МАВЗОЛЕЙ, ЗНАЙТЕ —
ДЕДУШКА ЛЕНИН НЕ УМЕР.
ДЕДУШКА ЛЕНИН СПИТ.
И ОН ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ
ГОЛОДЕН

---

Сага о матером нечеловечище №1

Под катом поток сознания неизвестного автора. Осторожно, чернуха и прочее детектед.

Часть первая

РОЖДЕНИЕ

Мария Александровна Ульянова, жена попечителя гимназий, сидела в глубоком кожаном кресле и вязала ползунки. В ея многоразовом чреве тяжко
переваливался готовый к выходу в свет младенец. "Наверное, девочка", — подумала Мария Александровна, — "А впрочем, какая разница? Девочка, мальчик... Приходят они в эту юдоль скорби, и каждый ведь с надеждами, каждый хочет правильно питаться, стать человеком. А это так непросто".
Мария Александровна отложила вязанье и выглянула на улицу. За окном хрустел снег: апрель выдался морозный. Вдруг резкая боль пронзила женщину.
— Маша, — захрипела она, обращаясь к прислуге, — Маша, воды...
Маша бегом принесла ковш кваса.
— Дура, воды... Отошли воды... Звони...
И Мария Александровна откинулась на подушки.
Служанка взбежала на чердак и принялась что было сил звонить в колокол. Веревка оборвалась и бедная женщина, негромко крякнув, выпала в слуховое окно на
подъехавшие сани. Это был единственный в Симбирске доктор — ветеринар Кацюпа, ехавший усыплять взбесившегося козла протоиерея, который был в Симбирске проездом из Риги. Кацюпа, заслышав колокольный звон, пригляделся и приказал кучеру остановить. Ветеринар с трудом вытолкнул наружу свое тщедушное тело,
пошатываясь и дрожа вошел в дом, по пути ногой перевернув что-то шепчущую служанку.
— Жить будет, - сказал он, не скрывая презрения к трудовому народу.
Войдя в покои, ветеринар высморкался.
— Где? — хрипло и сипло спросил он у притихшего Ильи Николаевича, мужа роженицы.
— Там, в спальной она, воды отошли, сударь.
— Шта-а-а? Где эта... С устатку, да с мороза? . .
Илья Николаевич быстро вынул из брючного кармана флягу и подмигнул ветеринару. Быстро выпили.
— Вот так-то, — сказал Кацюпа. — кипяток есть?
— Нету. Чай есть холодный.
— Пойдет, — взяв стакан, Кацюпа запил. — Что, давно схватки?
— Какие схватки? — испугался Илья Николаевич.
— Боевые, — хэкнул Капюпа, — вы что, сударь? Я про вашу жену говорю.
— Ах да, Маша... Я ж говорю, воды отошли.
— М-да? Ну дык наливайте еще, а то с мороза, руки занемели, еще вспорю не то что-нибудь, милейший, а это материя нежная, тут силой не возьмешь... М-да... Вот, третьего дня у купца первой гильдии Мохномырдина кошка проглотила собственный хвост, увлекшись игрой с дочкою купца, вот сударь, была потеха... Я и так, и этак, она, поганая, орет, царапается...
Из спальной донесся утробный звук.
Кацюпа осекся, посмотрел на безучастно привалившегося к косяку Илью Николаевича.
— М-да, — сказал ветеринар, — ведите.

Вся семья столпилась у дверей спальной. Сначала не было слышно ни звука. Потом дом потряс детский крик, стук и мат ветеринара Кацюпы. Ветеринар
вышел, весь мокрый, щека его сочилась кровью и клок мяса свисал на плечо.
— Мальчик, понимаешь, — объявил он собравшимся, — шустрый, собака, — укусил и обоссал.


Итак, дети, с самых первых минут своей яркой и мужественной жизни Владимир Ильич проявил качества настоящего бойца за дело рабочего класса, мертвую хватку революционера. Гений родился.

В уездном городе Симбирске,
Прямоугольном, как кирпич,
Родился мальчик круглолобый
И звали мальчика Ильич.

ВОЛОДЯ И ОСА

Дедушка Ленин рос не по дням, а по ночам. Бывало, маменька уложит его в постельку, а к утру ножки из спинки торчат. Особенно, когда полная луна — прямо на глазах менялся Володинька.
Когда исполнилось ему шесть лет, шесть месяцев и шесть дней, пошел он в огород играть. Поймал ящерку, хвост оторвал, ямку выкопал, хвост похоронил. Тут няня его кушать позвала. Вприпрыжку поскакал Вова в дом.
И тут, возле самой двери, его укусила оса, подосланная меньшевиками и лично, как его дьявола... ренегатом Каутским. Оса впрыснула в него лошадиную дозу яда и высосала из ранки добрую унцию крови, полный клюв набрала, гадюка.
Скривился Володинька и через минуту уже жевал вяленую медвежатину.
А оса тут же издохла, поделом ей, кровососке.

ПАПИНА ВИШНЯ

У папы Ленина была вишня, он её очень любил и поливал. Бывало встанет ночью, наберет в сенях из кадушки квасу, выпьет, да и польёт деревце от души.
Ну, вестимо, Володинька, детки, тоже деревце это обожал. Мыл его с мылом, ветки сухие отпиливал. А дерево щедро кормило юного Воху крупными красными ягодами.
Так оно все и шло, но вот папа пришел однажды вечером домой, уперся руками в стену и сказал:
— Друзья мои, я опечален!
Пока дети стаскивали ему с ног прилипшие сапоги, а жена чесала в бороде, он рассказал, как разговаривал с ученым студентом в трактире.
У студента было видение и он поведал Илье Николаевичу, что сегодня в ночь будет лютый мороз.
— Надо вишню спасать, — устало говорил папа.

Сначала мама предложила высказаться детям.
Машутка считала, что надо печь выломать из полу и положить деревце на печку. Посмеялись старшие Ульяновы — ведь печь-то в дверь не пройдет, широка больно.
Саша предложил дерево выкопать и в своей постели отогреть, а потом вкопать снова, когда морозы кончатся. Дима сказал, что ему вообще все деревья по банану. Ольга, пока ждала своей очереди, задремала.
Но папа смотрел на маму, а мама на Володю. Кудрявый пухлячок тогда встал и забавно прищурившись, сказал:
— Мне кажется, что разумнее всего было поддерживать перманентную оптимальную температуру, создать, так сказать, благоприятную искусственную среду обитания этому милому деревцу.
Порадовались родители разумным словам подростка, а Саша отвернулся, и незаметно плюнул на лежавшую на столе Володину акварель.


Решение было принято, после недолгого совещания папа собрал в доме все спички, всю ветошь, все, что горит. И принялась семья за труд святой.
— Сегодня, говорят, будет двадцать четыре с половиной по Цельсию, — произнес папа, обливая поленья керосином из примуса. Володя с Сашей рубили очередную яблоню: дров нужно было много, на всю ночь.
— Мы спасем вишню, — глазенки мальчика Вовы блестели.
Папа по-доброму усмехнулся в бороду. Добрый все же у меня мынуля растет, подумал он, как он эти деревья любит, елы-палы... Вот, помню, студент этот рассказывал про Юрия Вашингтонова, что был царем в далекой Америке. Так тот тоже отличился насчет вишневого деревца. Славный паренек был.


Тут сгустились сумерки и плавно перешли в ночь. Ульяновы поняли, что до этого было легко. А вот сейчас, когда солнце закатилось за земной шар, будет трудно по-настоящему.
Началась суровая борьба за жизнь дерева. Дети старались. Когда всё-таки кончились заготовленные дрова, они быстро разломали заднюю стену соседского дома, деловито обложили бревнами вишню, а папа подпалил. Огонь взвился в небо. Стали падать птицы. Мария Александровна принялась собирать их в подол и уже через часок Ульяновы перекусили.


Ближе к утру пламя поутихло.
Папа подкинул в огонь несколько последних стульев и оглядев домочадцев, остановил взгляд на жене. Вышло солнышко, уставшие, но счастливые Ульяновы улыбались закопченными губами. Папа расчесывал бороду.
— Мы спасли её!
— Да!


А мороза, кстати, так и не было. Ведь в июле, дети, они так редки.

ПЕРВАЯ ОХОТА

В день, когда исполнилось Ильичу пятнадцать лет,
Папа подарил ему черный пистолет.
— Сын, готовь оружие, утром мы пойдем
На охоту с дядьками и лису убьём.
Зайцев пучеглазых, птицы настреляем,
А потом добычу на шампурах зажарим.

И ровно в пять утра охотники вышли на тропу. Папины приятели — пристав, судья, городской голова и ветеринар Кацюпа шли, весело шепчась. Ружья их несли специальные слуги — Ванька, Федька и Абрашка.
Володя на ходу поглаживал пистолет, наводя его то на одного, то на другого слугу.
— Барич, вы бы с энтим-то пооосторожнее, — сказал Федька.
— Заткнитесь, холоп! — ответил Вова, как раз проходивший в гимназии средние века русской истории, — молчать, а то собаками порву!
И, как следует разбежавшись, сорванец отвесил Федьке отменного пендаля.
Папины приятели мерзко захохотали и глянули на папу, которого тащили три специально выдрессированных собаки — Белка, Стрелка и Бармалей. Вова знал, что папа выпил рано утром бутылку охотничьего настоя, перцовки, чтобы звери его не чуяли. Перцовка действует быстро и очень хорошо, но она отнимает уйму сил и папа сейчас крепко спал.
— Ну вот и пришли, — сказал ветеринар, беря у Ваньки свой мощный "зауэр". Тут же раздался выстрел и городской голова завертелся на месте юлой, судорожно сжимая в кулаке отстрелянный палец.
— Дяденька, я не хотел, — испуганно заверещал Володя, — я по зайцу целил...
Тут он ощерился и пристав еле успел упасть на траву.
— ЗАЯЦ! — крикнул Володя, выпустив всю обойму в пенёк, за которым прятался ветеринар.
Пристав, белый как мел, пошел на восток. Ветеринар, перевязав культю городскому голове, отправился на запад, а голова, пойдя на юг, нашел овраг и залег на дно.
Володя, покосившись на громко храпящего папу, вытащил из-под него тяжелый штуцер...


К вечеру, сидя вокруг костра, друзья выпивали.
Перед их ногами были разложены охотничьи трофеи: зайцы, вальдшнепы, куропатки. Отдельно лежали окровавленные глаза — это было всё, что осталось от ежа, убитого Володей в упор жаканами. Дуплетом.
Поймали также и живую лису — Илья Николаевич споткнулся и упал с холма, придавив мирно спящую Патрикеевну прямо в норе.
Пристав, сменив повязку на голове, опустошил рюмку. Голова тихо ел зайца. Папа и Кацюпа набивали порохом гильзы, вовсю дымя трубками.
— Вова, — вдруг окликнул гуляющего в ночи тинейджера пристав, — кажись лиса сейчас убежит, веревку перегрызла!
(Лису упросил связать Володя, она ему была нужна для опытов по пластической хирургии).
В ответ раздался глухой залп из обеих стволов.
— Теперь не убежит, — донесся звонкий мальчишеский смех.


— Эх, барич... — прошептал Ванька, булькая кровью.

ДЕВУШКА ДЕДУШКИ ЛЕНИНА

Когда Вове исполнилось 18 лет, папа подарил ему аттестат. Раскрыв его и водя пальцем по строчкам, Володя, шевеля губами, читал по слогам.
Везде были пятерки, но по логике новый молодой учитель поставил двойку. Ленин всхлипнул и побежал в гимназию.
Дорога проходила по берегу реки. Владимир остановился на пригорке, глядя вдаль. Полы его лапсердака развевались, волосы разметал вольный ветер, глаза горели. Тут оказался поблизости один подвыпивший художник, быстро сделавший эскиз. "Ну что ж, — подумал он, — из этого может получиться хорошая вещь на рупь с полтиной. Только вместо чекушки юноше нарисую книжку, да и харю надо подретушировать".
Володя заметил на реке бурлаков. Раньше он их не любил — грязных, потных, сквернословящих, пьяных, заразных, тупых и злобных. Но сейчас, ощутив какую-то странную связь с будущим, он понял — вот они, новые русские, и полюбил этих мощных мужчин, их крутые плечи, блестящие от пота животы, обтянутые черной кожей мускулистые бедра, вздрагивающие ягодицы...

А бурлаки, напрягая жилы, бурлачили.
"Вот она — доля народная", — подумал Ильич.
Он решил познакомиться с бурлаками, побеседовать с истинными пролетариями, узнать их чаяния и нужды, но смущался и не знал, как начать.
Некоторое время он шел вровень с ними по берегу, поплевывая в воду. Наконец он решился.
— Эй, товарищи! — крикнул он.
Бурлаки подняли головы.
"Что ж им сказать", — лихорадочно думал Вова, — "спросить надо что-нибудь! "
— Парле ву франсе? — крикнул он первое, что пришло в голову.
— Ах, етит твою в дрободыхалку через три узды раскудрит в три креста душу мать твою так христа-бога в пень еловый твою за ногу ёклмн мать иху ети, best super! — ответствовал ему пожилой бурлак.
— super? — повторил он вопросительно.
Ленин судорожно вспоминал французские слова. Наконец он просиял:
— Achtung! Verboten! Karl-Marx-Schtadt!
Бурлаки пошли дальше. Через пять минут они обвязали веревки вокруг дерева и сели на песок, развязывая узелки с едой. Володя быстро подбежал к ним и заговорил. Речь его была блистательна, наполнена цитатами из Платона, Бетховена и Лобачевского, текла как Нил — широко, привольно, изобиловала словами "менталитет", "консенсус" и "харизма"... Володя был великолепен.
Мужики громко чавкали. Наконец старый бурлак рыгнул, поднялся и сказал:
— Иди-тко ты, сопля кудрявая, в жопу.
Затем он развернул Володю и огромной мозолистой ногой ударил того в анус.
От неожиданной мужской ласки старого бурлака всё в Володиньке затрепетало. Со слезами сопричастия он оглянулся:
— Я вас никогда не забуду, дедушка! — сказал он, потирая точку соприкосновения.
— Сам ты дедушка, — проворчал бурлак, — Ленин.


В гимназии Володя быстро нашел преподавателя и спросил его:
— Почему вы поставили мне в аттестат двойку по логике?
— Потому, что вы, юноша, игуанодон.
— Игуано кто?
— Рыбоящер.
— Но мой отец попечитель округа и инспектор!
— А мой отец — учитель логики, — ответил учитель логики.
Володя вышел, плача. Он двигался по тропинке и плакал до тех пор, пока его взгляд не уперся в девичью грудь.
Навстречу ему шла Леночка Попкина-Жопкина, которая Ленину очень нравилась.
"Буду смелым" - тут же поклялся Владимир, сделал изящный пируэт вокруг девицы, которая томно стреляла глазками.
— Здравствуйте, Лена, — пропел он, — хотите грецкий орех?
— Ой, Володинька, сил нет, как хочу!
Ленин пошарил за пазухой и вынул остатки ореха.
— Пардон, я съел уж всё, - покраснел он до корней волос, отчего те стали потихоньку выпадать, - лишь скорлупа осталась. Да и та..
Владимир не заметил, как перешел на шекспировский слог.
— Ничего, — кротко улыбнулась девушка, — у меня зубы крепкие, вострые...
И, взяв скорлупу, она принялась задорно её грызть.
За разговорами они зашли далеко. Показались предместья. Толстая баба таскала из колодца воду, заголяя коричневые ляжки, увитые сочными синими венами. Володя и Лена сели на скамейку, помолчали.
— Вы такая загадочная, — взял девичью руку Ленин, — прямо как сфинктер!
— Хи-хи-хи, — захихихикала Лена, — а что это такое?
— Это такое животное египетское. Старинное.
— Какой вы умный, Володинька, — придыхая, простонала Лена, — это что-то!
— Ну уж, полноте вам, — побагровев от удовольствия, заскромничал Ильич.
Тут они услышали звуки баяна. Это старый сторож Сергеев подбирал аккорды к "Yesterday". Ленин тихонько спел:
— Естердей, хабл-бабл дирижабль плей...
Лена улыбалась. Белые волосы её, в черных мелких кудряшках отливали старой бронзой. Грудь трепетно вздымалась, жемчужные капли пота скатывались по бархатистому животу, застывая в пыли темными катышками.
Хороша была Лена, чего там говорить. Ильич гулко сглотнул. Девушка задорно глянула на него и сказала:
— Пойду, воды принесу, а то жарковато что-то.
Вова с интересом глядел, как девушка нагнулась над срубом колодца. Сторож Сергеев стал сбиваться с такта.
Вдруг трухлявые доски обломились, над срубом мелькнули кружевные розовые подвязки и Лена с пронзительным визгом рухнула вниз. Ударяясь головой об осклизлые зеленые бревна, она вошла в воду, опустилась на каменистое дно, да и померла.
Ильич и Сергеев подошли и всмотрелись в мутную жижу.
— Лена, — плакал Ильич, — где же ты?
— Да, гикнулась девка, — констатировал факт сторож. — Ходила ж, фря, такая вся гордая, блин нагад, а теперь чё? Во к чему приводит неосторожность и безответственность!


Ильич пришел домой таким расстроенным, что отказался от третьего.
А сторож Сергеев пошел в кабак и еще долго носились в воздухе обрывки его нового хита:
— Я спросил у ясеня, где моя любимая...

КАЗАНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

Ильич как-то поступил в университет. Преподаватели на него нахвалиться не могли и поэтому ругали. Но любили — был он очень принципиальный молодой человек. Бывало, сидит на лекции, читает ренегата Каутского, плюется в знак несогласия, хмыкает в бороденку, да ка-а-к гаркнет:
— Господин Петров! Не смейте списывать у господина Конева!
Тут, понятно, и Петрова и Конева — к ректору, к стенке и давай журить. А Ленин ходит за спиной у ректора, пальцем перед собой помахивает и часто-часто повторяет:
— Интеллигенция это не мозг нации, а её говно!
Проучился Ильич полгода. На одни пятерки: как придет зачет сдавать, сунет преподавателю пятерку и сдал.
Но вот нашелся один мучитель, который, кстати, Ильичу в Симбирске логику завалил. Ехидно улыбаясь, он пятерку ленинскую вчетверо сложил и Владимира по щекам ею отхлестал.

Назавтра в университете разгорелся бунт. Владимир стоял на трибуне весь красный, с перевязанными щеками, кричал про революцию. От жестоких побоев у него появилась картавость и прищуринки вокруг глаз.
Володя клеймил мучителей и прислужников, то и дело отхлебывая из графина какую-то жидкость едкого цвета. В конце концов преданные соратники отволокли его прочь, во мрак учебных помещений.


Студиозусы, раздраконенные Ильичом, разгромили кабинеты, изнасиловали двух уборщиц и гиену из жилого уголка, сожгли скелет из кабинета анатомии и подрисовали царю усы. Хотя они и так у него были.


За всё это дедушку Ленина жестоко наказали: выгнали из университета, несмотря на то, что он передал приставу, старинному другу дома, полный список бунтовщиков.


— Ну хорошо, — сказал Ильич, — они хотели стриптиз, они получат стриптиз.

ЛАМПОЧКА ИЛЬИЧА

Сейчас даже в самой захолустной провинции, в медвежьем углу, у черта на куличках, на болоте — и то есть маленькое чудо, живая колба, наполненная ярким солнечным светом.
Глядя на загадочно висящую на бечевке стекляную загогулину, какой-нибудь заскорузлый мужик-декханин, всю жизнь свою ловивший волков и сеющий белоус в зауральских болотах, думает об изобретателе этого архиважного приспособления и одобрительно улыбается.
А лампочка Ильича появилась так.

В окрестностях Шушенского рыбы было много. Ильич, бывало, когда солнышко размаривало и не было особой охоты цеплять на крюк червя, вытаскивал из походной торбы сачок для ловли бабочек, и пару раз мощно загребнув ледяную прозрачную воду, выбрасывал на снег плещущуюся живым серебром дичь. И налимы, и жирная чехонь, и рыбец с подлещиком, и таранька и вобла к пиву, и лосось-форель и камбала-бычки, и сайра-шмайра, и сельдь иваси водились там. Иногда попадались сиг и шпроты, а один раз Ленин поймал рыбу ледяную (Aiskriminus Bonus).
В этот раз Ильичу и сачком было лень ловить рыбу. Он лежал на оттаявшей зеленой траве-мураве, жевал стебелек беладонны и задумчиво спал.
Где-то за холмом орали мальчишки, играя в свои жестокие игры, в небе проплывали кучевые и перистые облака, дочь мельника в краповом сарафане несла от колодца пышущий жаром-паром самовар.
Ильич слышал, как где-то высоко низко жужжала муха, описывая правильные круги над ним.
Вдруг чуткое ухо ссыльнопоселенца уловило мимолетный звук. Ильич повернул шар головы и увидел, как из водной глади глядит на него невиданная доселе рыба. Из лица её торчал острый костяной нос.
Оценив ситуацию, бывший помощник присяжного поверенного не растерялся, и схватив ружьё, которое всегда носил с собой на случай встречи со злыми зайцами, дал дуплетом по странной рыбе.
Однако урод-долгонос увернулся и выпрыгнул на берег. Быстро перебирая рудиментарными лапками, он побежал к неудачливому стрелку. Тот
мигом развернулся и бросился бежать. Рыба летела за ним, растопырив крошечные атавистические крылышки, перепончатые и слюдяно блестящие.


"Ну вот, пришел мне... ", — не успел додумать бегущий Ильич, со всего ходу наступив на брошенные в высоком барбарисе грабки. Сухой резкий стук всего на долю секунды опередил мягкий удар упавшего жирного тела. Но и рыба, набравшая фантастическую по тем временам скорость, врезалась в праздношатающегося по лугам владельца села Шушенского Константина Надеждовича Крупского.


Крупский, отставной козы барабанщик и истинный художник-передвижник, после ранения упал и больше никогда уже и не поднялся. Вы можете видеть мемориал, посвящен-ный его памяти, на левом берегу Дона. Собственно, Ильичу была глубоко безразлична участь этого жалкого никчемного человека, тем более что родственником он был хреновым.


Честно говоря, он был полным мудаком. Бывало, сидят они на полках, в жарко натопленной бане, Ильич в шапке-ушанке, в маске омоновской, еле дышит, пот на лету испаряется паром, а Крупский ногой покачивает, посматривает на Ильича, да как плеснет помоев ведро на камни раскаленные...
Ленин в дверь попасть не может, а зловредный змеегор усмехается:
— Не любите вы, городские, ароматов деревенских...


Тем временем рыба, сердито фыркая, вновь ринулась на вождя. Ильич, жутко картавя, матерясь, бросился к своей избе, путаясь в руках.
Он не оглядывался.
Изба приближалась. Ильич сквозь мутный пот, текущий с лысины, рассмотрел дверь и вымученно улыбнулся: ЧИЧАС!
Тут дверь открылась и в проеме возникло белое рыхлое тело Надежды Константиновны. Она оперлась одной рукой в косяк, а другой в бок и открыла было рот, дабы упрекнуть Ильича в долгом отсутствии, но тут влекомый первобытным страхом перед жуткой рыбой, Ленин нанес ей такой прямой в лоб, что Наденька, не меняя позы, пролетела сквозь сени, подобно скорому поезду "Красная Стрела" и упала аккурат в открытый лаз погреба. Ильич же, сделав пируэт на правой ноге, захлопнул дверь и накинул засов. Тут же зазубренный костяной шнобель рыбы проткнул
толстую дубово-кедровую дверь. Ленин внезапно вспомнил рассказ про носорога и схватив бейсбольную биту, загнул окаянный отросток лихим ударом.
— Так-то, батенька, — сказал он, —диалектика-с.


Тут сзади него раздался тягучий стон. Ильич испуганно повернулся и заорал, застыв столбом в шоке: на него надвигался мерзопакостнейший монстр, в слизи, в какой-то зеленой щетине, от него нечеловечески пахло, он тянул окровавленные лапы... Ильич зажмурился и плашмя упал на пол.


Очнулся он через полчаса оттого, что кто-то лил ему в глотку неразбавленный спирт. Заглотив последние двести граммов, Ленин разлепил веки и чуть не склеил лапти: над ним сидел давешний монстр, горько плача.
— Что ж, Вова, жену свою родную не узнал... Ых-хы-хы...
Да, это была Надконстантиновна, в грибах и укропе, в варенье и копченой грудинке.
Вскоре обиды улеглись и супруги весело хохотали над случившимся.
Ильич долго разглядывал костяной нос и схватил его рукою. Его отбросило в стену напротив. В воздухе летали синие искры. Пахло озоном.
— Надя, — вдруг оживился Ильич, — принеси-ка, белочка, лампочку на 220, помнишь, я в сельпо покупал.
Через десять минут нехитрое жилье Ульяновых ярко освещалось огромной лампой.
— Туши лучины, Надя! Это прорыв!
Вот так Ленин изобрел лампочку Ильича.


И теперь любой папуас, торопясь в родную юрту, гоня оленя сквозь самум, знает, что ждет его дома жбан плова, сациви и миниатюрное солнце, лампочка Ильича.

НОВЫЙ ГОД В ШУШЕНСКОМ

Днем, 31-го декабря по старому стилю Ильич стоял на лыжах. Он был одет в соболью шубу и горностаевые унты, за плечом висел винчестер, на поясе были приторочены кольт сорок пятого калибра, штык-нож от АКМ и пара бомб. Ленин собрался набить дичи к новогоднему столу. Перезвездившись, он с Марксом поехал.
Из окна ему махала Надинька.
На давно примеченной поляне Ильич замер. Собак у него не было.
Ленин их не любил. Впрочем, они его тоже. Единственный его охотничий кот, четырехлетний полосатый камышак, подарок деда Ендрипея, пошел на поиски светлой любви и не вернулся.
Ильич пригляделся: из дыры в снегу шел пар. БЕРЛОГА! Ильич вспомнил рассказы старых охотников об опасности процесса побудки медведя.
— Ну что же, — сказал Ленин вялой белке, лущившей шишки на ветке кедра, — осторожность, осторожность и еще раз осторожность!
Он одну за другой бросил в парящую дыру обе бомбы и залег. Мощный взрыв выбросил косолапого вверх. Зацепившись когтями за верхушку
сосны, он повис, качаясь подобно простреленной мишени. Ильич молниеносно выхватил из ягдташа пилу и перепилил столетнее дерево. Падая,
оно пришибло вылезшего из норы поссать барbest, к сожалению, малосъедобного.
— Ну что, господин Каутский, — спросил Ильич, разряжая в барbest винчестер, — пораскиньте-ка мозгами, кто есть ху?
Затем, рассовав по карманам останки медведя, он пошел домой, весело насвистывая "Реквием".

Надюша встретила его в игривом кружевном фартуке на голое тело.
— До чего же тупорылая прислуга, — пожаловалась она дедушке Ленину, — не могут кокосовые орехи открыть!
— Ничего, родная, — сказал Ильич, вываливая в кадку медведя, — научатся, кое-кто!!!, когда время придет. Он оглядел заваленные продуктами сени.
— Это пейзане принесли в дар, — пояснила Крупская.
— Опять новую яму под отбросы копать, — скривился Ильич.
— Да, все не сожрать, — согласилась Надя, удаляясь в дом.
Ильич сел на завалинку, свернул цигарку и задымил.


СТОП! — скажет искушенный читатель: Ленин не курил!
Да, он не курил табак. Еще с двухлетнего возраста, под влиянием нанятого для колки дров отставного моряка с брига "Андроген" Бахыта Ширпырбаева Володя приучился ежедневно выкуривать по фунту марихуанны.


Смеркалось.
Ильич, полураздетый, стоял враскоряку над тазом и брился. До прихода гостей оставался час. Налюша заканчивала последние приготовления,
вываривая в чане кости свиных трупов. Прислуга — девочка одиннадцати лет, тупая и грязная, доскабливала пол. Вдруг она, не вставая с карачек,
подошла к Ленину.
— Барин, а барин, — спросила она, ковыряя длинным когтистым пальцем в носу, — а до Солнца далеко?
— Далеко, — ответил Ильич не разжимая губы: с опасной бритвой шутки плохи.
— Дальше, чем до Луны? — не унималась девочка, засунув палец другой руки в ухо.
— Дальше, — свирипея, ответил Ленин.
— Барин, а барин, а до Луны далеко? — поинтересовалась любознательная девочка.
— Очень, очень далеко, — зловеще прошипел Ильич, вогнал бритву наполовину в бревенчатую стену избы, схватил девушку за твердые ягодицы и пнул ногой, обутой в подкованный сталью тупорылый американский ботинок. Шваркнувшись об косяк головой, девочка быстро шмыгнула на улицу.
— Какой великий гуманист, глыба, — сказала восторженно Надежда Константиновна, — а другой бы — бритвой по глазам!


Через час гости в полном составе сидели за столом.
Пристав, привстав, поднял бокал "Вдовы Клико" за здравие царя-батюшки.
"Тост противоречит моим идеалам", — подумал Ильич, — "да хер с ними, с идеалами". И одним махом осушил фужер.
Толстая попадья, охмелев, бросала игривые взгляды на лысину Владимира Ильича. Гости были уже изрядно пьяны. Наденька пела "Чижика-пыжика", каждый раз сбиваясь на "Интернационал" и кокетливо смущаясь.
Ильич почувствовал тяжесть в паху. То попадья навалилась на него.
Было ясно, что бедную женщину необходимо проводить на улицу.


— Черт, черт, черт! — сказал Ильич, стоя в одних кальсонах на снегу, — здесь архипрохладно!
— У-упс, — произнесла попадья, цепляясь за кальсоны Ильича и обдирая их, как капустные листья.
— Вот что, — предложил Ленин. — пойдемте, погреемся в нашей баньке, в дурака поиграем, в догонялки и в крысу.
И уволок несчастную.


Наутро Надюшенька, всюду ища Владимира Ильича, забрела в баню.
— Вау, — только и смогла сказать она.
За столом, абсолютно голый, с карандашом в руке сидел Ильич, яростно черкая. На безмолвный вопрос он ответил:
— Наденька, практически всю ночь я писал десятую главу "Материализма и эмпириокритицизма".
— Вова, ты не щадишь себя, — умилилась Надежда Константиновна.


А на камельках, заваленая грудой теплых камней, похрюкивала попадья.
САГА О БУКОВКАХ

Когда ситуация стала критической и весы истории качнулись в сторону реакции, потребовалось дедушке Ленину выпустить несколько листовок и, не к ночи будет сказано, прокламаций. Но в Москве не было ксерокса и Ленин поехал в Ленинград, к товарищу Файману. У Файмана был "Cannon". На случай отсутствия пробок, Ильич прихватил с собой и обычного типографского шрифта.
Файман жил в Ленинграде на Ленинском проспекте, станция метро Ленинская Ленинградского метрополитена имени Ленина. Ильич быстро нашел искомый дом. Встретили его радушно и по-свойски.
Распаковав по приезде чемодан, он обнаружил, что у него пять пудов буковок "ять". Ильич долго и затейливо матерился, но нашел-таки выход: надо почаще ставить эту буковку — для конспирации.
В первый же день Ленин написал воззвание:

Ленинградцы! Дети мои! Так жить нельзя, ять!
Эксплуататоры эксплуатируют, ять, посему надо
экспроприировать экспроприаторов, ять!
Смело, товарищи, в бога душу мать, ять!
Ять, ять, ять!

Листовка имела фуррор.
Ленин жил у Файманов, по ночам печатая на установленном в подвале портативном печатном станке (они так и не смогли перевести инструкцию для ксерокса) прокламации.
У Файманов была дочка, Циля её звали, рыжая и юркая была.
Однажды Ильич сидел на табурете с подпиленными ножками и дыркой для задницы и тачал валенки: он пришивал к подошвам коровьи копыта, чтобы легче было переходить границы.
Циля тем временем кипятила для дедушки Ленина молоко в крынке.
В подвале мерно ухал станок.
Внезапно Ленин сделал стойку: метрах в пятидесяти вниз по улице бежала толпа жандармов. Вдруг они резко повернули к дому Файманов.
Обнажив шашки, неслись они аки звери лесные.
Ленин не мешкал.
Он барсом прыгнул в подвал, поджег газеты, взорвал станок, потом выбросил мешок со шрифтом в унитаз, смыл, сел опять на табурет, засунул валенок под стол, схватил бутсы и машинально стал прибивать их к цементному полу стопятидесятимиллимитровыми гвоздями.
Ворвались сатрапы.
— Стоять! Лежать! Что? Где? Когда? Ты Ульянов?
— Не ты, а вы!
— Я? ! Ах ты best! — и жандарм, огромный казак с желтыми усами, ударил Ильича каблуком в нос.
— Да, я — Ульянов, — гордо сказал Ленин, втягивая с ненавистью кровавую юшку, — ну и чё? Чем обязан?
Тут в дверь вошел жандармский полковник.
— Ну-с, господин Ульянов, он же Ильин, он же Бланк, он же Ленин, он же Копченый, он же Лысый, он же Шишок, а также Гудок — где подпольная типография?
— Я, начальник, в натуре не шарю, чё ты клеишь? 58-ю прим?
Жандарм-казак, до этого спокойно чистящий шашкой ногти, грозно рявкнул:
— Карбонарий!
— Я законопослушный обыватель!
В конце концов Ильича провели в подвал. Горелая бумага порхала вокруг, закоптелые стены потрескались, какие-то дымящиеся обломки валялись на полу.
— Что э т о? — спросил полковник.
— Это я тут провожу химические опыты, господин полковник, пытаюсь создать горчичный газ.
— Это для горчичников? — спросил жандарм-казак.
— Ах-ха, — тонко усмехнулся Ильич, — для горчичников и для горчицы.
(Горчичный газ ему заказал коллега-японец с густой бородой).
— А это кто?
Ленин пошатнулся: впресованный в стену взрывом, на него смотрел бюст Карла Маркса, белый, покрытый курчавыми жесткими волосами, с кроваво-красными сосками.
"И в огне не горит, и так далее", — подумал гордо Ленин и ответил:
— А это мой друг, Бонч-Бруевич.
— Простите, но для чего вы его м-мм... бюст установили здесь?
— Ну, понимаете, у нас с ним... Он мне так близок... У нас особые отношения...
Жандармы сплюнули.
На кухне один из них задержался возле стола. И тут Ильич с ужасом вспомнил, что килограмм шрифта сох на столе. Он ждал торжествующего животно-грубого нутряного гогота жандармов. Но унтер дотронулся к прибитой к полу бутсе и вопросительно посмотрел на Ильича.
— Это я в футбол играю. Знаете — Пеле, Роналдо-Зубастик, Илюха Цымбаларь, блин.
Жандарм вдруг заметил Цилю. Гнусное, похотливое мурло проступило из ряшки сатрапа. Тяжелый липкий бычий взгляд обволок девичью грудь.
Унтер протянул к Циле лапищу, поросшую костяными ногтями:
— Гы-гы, дэвушка, иди сюда...
Циля пукнула, отрыгнула, харкнула в кулак и вытерла об живот.
Жанжарм с проклятьями убежал прочь.

Долго смеялись дедушка Ленин и Циля после ухода незадачливых опричников. От всех треволнений у Ильича пересохла глотка. Он схватил крынку с молоком и стал жадно хлебать.
Через пять секунд лицо его стало цвета спелой вишни, он перестал дышать и начал перхать. Циля принялась колотить его по спине скалкой.
Изо рта Ильича вместе с клейкой слюною вылетали буковки. Отторгнув последнюю, вождь ласково спросил:
— Циля, зачем ты в молоко буковок накидала, деточка?
— Для конспирации, товарищ Ленин... ой! товарищ Крупский!
— Ага! Проговорилась! — радостно потирая руки вскричал Ильич, — попалась, гадина!
И, схватив половник, отпестрил Цилю, как последнюю собаку.


Когда папа Файман вернулся с завода, он тоже прошелся по дочке своими говнодавами. А после они с Ильичом пили пиво и играли в секу на партийные бабки.
Циля плакала и вынашивала планы мести.


Она выросла, изменила имя. Стала Фаней. Вышла замуж за инженера Каплана. Отомстила она дедушке Ленину... Но это, детки, совсем-таки другая история.

ЭКСПРОПРИАЦИЯ ЭКСПРОПРИАТОРОВ

Когда Ильич устроился в Петербурге помощником присяжного поверенного, чудесный грузин товарищ Джугашвили, отравлялся опиумом в духовной семинарии славного города Тифлиса.
Когда же Ильич принялся в пятом году запускать в Рассею "Искру", Сталин уже сделал пару ходок и добывал ассигнации, которые и пересылал Ильичу на правое дело.
У Сталина была своя ячейка, здоровые революционные парни, бородатые, с пистолями и кинжалами, был опыт. Но после множества удачных экспроприаций случился однажды такой казус, о котором не знают не историки, ни писатели.

Это было в 1907 году, когда оголтелые прислужники царизма из охранки особенно сгустили тучи реакции.
Сталин с двумя хлопцами мчался в пролетке, сжимая между коленями кожаный баул со ста тыщами. Сзади, высекая искры из булыжников, скакали казаки, оглушительно свища и очень страшно вращая шашками. Наперерез из переулков бежали городовые, то и дело становясь на колено и стреляя из наганов.
— Шена модедхан, — злобно шептал Сталин, — чучхиани прочи! Дзыхнера! Га-махлэбуло, дзыхнериани чатлахи! Хлэ!
Что в переводе звучит так: был бы сейчас с нами товарищ Ленин, мы бы им показали!
Кони не подвели, и экспроприаторы чудом ускользнули из ежовых рукавиц охранки.
Вечером, лежа на колючем сене, покуривая трубочку и глядя в пляшущее пламя, Сталин написал Ленину письмо.


Эмиграция, Ленину.
Здравствуй дорогой! Как здоровье, как жена! Мозг не беспокоит уже?
Я живу хорошо чего и вам желаю. Погода у нас хорошая, только вчера брали банк и чуть на кичу не впарились. Гоги руку попало.
Взяли сто, но тут есть some problem. Народ говорит, что ты, Ильич, ссышь. Пахан, говорят, а у хозяина не был, на дело не ходил...
Ведь люди не всегда адекватно воспринимают то, что является абсолютно необходимым, но неэффектным. Таковы реалии. И, в натуре, люди обижаются и уходят к Ваське Питерскому. Там и хабар круче.
Засим прощаюсь с наилучшими пожеланиями вам и супружнице вашей,
чудесный грузин ИС–2


Сидя у окна, Ильич прочел письмишко, добродушно посмеиваясь. В душе его, боевой и смелой, давно уже созрело желание поехать в Россию, к браткам, встряхнуться, ну и проверить заодно, сколько они утаивают от партийной кассы после каждой акции.
Ильич отодвинул диван, приподнял кусок паркета и вынул из тайника промасленный сверток. Один за одним на свет появились устрашающего вида длинноствольный морской кольт, шашка, маузер, две наступательные гранаты, прибор ночного видения, маленький дамский браунинг, рогатка и зазубренный почерневший от крови тесак. Он по-детски заливисто засмеялся и принялся набивать добром рюкзак. Когда все было на месте, билет на поезд в кармане, и Ильич уже было занес ногу над порогом, сзади раздался гулкий голос:
— Ты ж обещал... Ты какие клятвы давал...
— Надя!
— А шо Надя! ? Ты ж говорил: все, завязал я с мокрухой, а щас?
— Надо, любовь моя, надо взбодрить народные массы личным примером, да и засиделся я в девках, так сказать...


И Ленин поехал на вокзал за билетами. Взяв первый класс, он за трое суток с комфортом добрался до Гельсингфорса. Выйдя на берег Финского залива и вспоминая былое, Ильич с шумом втянул морозный воздух широкими твердыми ноздрями:
— Чую, чую русский дух!
— Дык барин, я не нарочно — стал оправдываться хилый мужичонка в ушанке, — мамалыгу с горохом ел вчерась, вот она и дает знать-то.
— Фи, — сморщился Ильич, — пес смердячий!
И наотмашь врезал дубовой тростью по грязной харе.


В Петербург Ленин приехал в вагоне третьего класса, вонючий. Замаскировался он изумительно: товарищ Артем Тарасов, встречавший его на перроне Финляндского вокзала, в течении десяти минут не мог признать в дурно пахнущем мочой и блевотиной, с прилипшей к нижней губе самокруткой, в драном лапсердаке и в лаптях вождя мирового пролетариата и все колошматил его по харе купленной в привокзальном буфете сельдью каспийской обезглавленной.
Наконец он удостоверился, что это все-таки Ленин. Сильно в этом помог мандат number one РСДРП, предъявленный голодранцем.
— Добро пожаловать, товарищ Ильин. Меня зовут товарищ Артем.
— Говно вы, а не товарищ! Продержали, блин, на сквозняке, вся морда в чешуе, а у меня оти... ости... остохондра... Тьфу, ненавижу докторишек!
И Ленин, поминутно чихая и кашляя, припадая на левую ногу и почесываясь побрел за провожатым.
Приехали они на извозчике и прямо в номера братьев Андреевых.
Там, в изувеченном клоповьими трупами кабинете ждал Сталин.
— Вах, генацвале! Проходи, гостем будешь!
И Сталин, усадив Ленина за богато накрытый стол, протянул Ильичу страшных размеров рог, наполненный кроваво-красной жидкостью.
— Я не пью, язва, болен я, товарищи. . — стал было отнекиваться Ульянов-Ленин, но сидевшие вместе со Сталиным лица кавказской национальности столь мощно возмутились, что Ленин горестно выдохнул и одним махом засадил два литра вина.
— Ты, Выладимыр, хозяев не обижай, да? — мрачно сказал Сталин, — у нас, в Грузии, за такое знаешь что? Кынжал в пузо!
Все весело захохотали.
Прошло полчаса.
Ленин, выпивший около ведра крепкого вина, спал, стоя в дверях туалета, прислонившись головой к косяку.


Наутро Ильич чуть не подох.
Он двумя руками разлепил правый глаз и увидал, как бодрый Сталин чистит маузер.
— Вставай, дорогой, на святое дело идем — деньги для революции брать, — засмеялся он, глядя, как Ильич блюет, не вставая с кровати, — а вечером снова посидим, как люди!
Это вызвало новый, самый ожесточенный приступ рвоты Ильича.


Через час они шли по Невскому, блистая глазами: Сталин, в новой кацавейке, двое его друзей с неопределенными лицами, Ильич с докторским саквояжем и ручной дрессированный лемур Ричи.
Встав в подворотне напротив банка, революционеры пристально глядели вперед.
А в банке шла своя, таинственная финансовая жизнь. Тудой-сюдой сновали инкассаторы, входили и выходили важные персоны, дамы в горжетках из горностаев и господа, пахнущие вежеталем — все эти враги народа.
Сталин вынул изо рта трубку и сказал:
— Пора-кх-кх-кх...
Ильич пошел вперед. Ничем не напоминая вчерашнего гопника, он шел, вальяжно подрагивая ягодицами, держа в руке превусловутый докторский саквояж и насвистывая "Варшавянку".
В дверях, предупредительно распахнутых швейцаром, он огляделся и направился прямиком к стойке.
— Мне баксы махнуть.
Считая две десятидолларовые купюры, Ленин осматривался по сторонам. Мастерство — его не пропьешь. Через пару минут он знал все секреты.
Ильич показал ожидающей операционистке белесый язык и подошел к первой попавшейся кассе, сказав:
— Мне бы хотелось разместить у вас некоторую сумму денег. Американских. Золотом.
И он вытащил из саквояжа холщовый мешочек с двумя фунтами золотых долларов. Тут же прибежал управляющий, принялся обхаживать Ильича, девушки с чашами дымящегося кофе сновали вокруг. Ленин отдал мешочек кому надо, подписался в паре мест и сказал:
— По идейным соображениям я не желаю, чтобы банк выплачивал мне проценты по депозиту. Не надо! Храните вечно и себе на радость. Но хочу я сам разместить мои доллары, добытые нелегким трудом, ибо с детства у меня есть мечта — побывать в самом главном хранилище, где золотые и серебряные слитки лежат навалом и никому нафиг не нужны.
Его провели в хранилище.


Прошло три четверти часа. Друзья стояли в подворотне и, попивая бурый портвейн, ждали Ильича. Тот не заставил ждать себя и подбежал, звеня каблуками, бодрый, живой.
— Так, я все сделал, сейчас будет круто!
— Смотри, Ильич, — хмуро сказал Сталин, растягивая слова, — тебя за язык никто не тянул, твои это слова, ты за них и ответишь.
Но тут из дверей банка, сметая припаркованные кареты, вылился мощный поток людей — клерков и клиентов, кашляющих, вполголоса матерящихся. Почтенные матроны неслись сломя головы, задрав юбки.
— Ну ты орел, Ильич, — восхитился Джугашвили, — что это там такое, яд?
— Пошли, сам увидишь, джигит.
Бандиты медленно вошли в опустевшее здание банка. Сначала никто ничего не понял, но через пяток секунд закаленные, бастурмой вскормленные горцы ринулись прочь, не в силах даже ругаться.
— Гамахлэбуло, шэна... — начал Сталин и задохнулся. Очнулся он от омерзения — Ильич делал ему дыхание рот в рот.
— Ничего особенного, — сказал Ильич, утеревшись галстуком, — в саквояже, кроме рыжья, были пятеро молодых, голодных напуганных скунсов.
— Я-то ладно, — зарычал Сталин, — я чувак волевой, стальной. Мне воняет — я выдержу. А вот ты, мама твоя, как ты дышишь?
— Да у меня хронический насморк! — весело расхохотался Ильич, — в детстве меня клюнула в нос кукушка из часов фирмы "Буре", и с тех пор мир запахов для меня безвозвратно утерян.
— Могла бы и просто в голову клюнуть, — проворчал Сталин, весь зеленый и потный. Для него мир запахов существовал в полной, высшей мере.
— В голову меня лягнула корова, когда в деревне я однажды решил подоить. Дергал за эту штуку, а она...
— Достаточно. Пора, Ильич, кумар уходит.
Они вбежали в хранилище и принялись лихорадочно таскать мешки с ассигнациями к выходу. Там их подхватывали продышавшиеся абреки и грузили на арбы.
Наконец весь транспорт был использован.
Коллеги взяли по мешку золотых слитков и спокойно вышли на улицу. Через пять минут они уже сидели в превусловутом номере.
— Ну что, Ленин, сейчас-то отказываться не будешь? — спросил Сталин, подавая Ильичу мех с вином.
Ильич молча выпил. Тут с улицы раздался истошный крик разносчика газет:
— Денежная реформа в России! В обращении вводятся новые деньги! "Петербуржские ведомости" с иллюстрациями новых денег! Пять копеек! Пять копеек!
Ильич высунулся в окно (благо, номер был на первом этаже) и позвал мальчишку:
— Эй, пацан, давай газету.
Мальчик доверчиво отдал свежий номер. Ильич сел в кресло и развернул "Ведомости"
— А денги, барин, — наивно спросил продавец газет.
— Дэньги? — спросил Сталин, показавшись в окне, — иды сюда, я дам тэбэ дэнги. Иды ко мнэ, малчик...
— Козлы, — по-взрослому сказал пацан, — масоны.
И дал стрекоча.
— Иосиф, — прошипел Ленин, — все наши деньги завтра станут недействительными. Посмотри, какие гадкие бумажки вводят в обращение.
На размытом отпечатке были изображены странного вида банкноты, на каждом из которых был изображен какой-то гнусный лысый мужик с бычьей шеей.
— Наверно, это граф Витте, — предположил Сталин.
— Деньги наши — НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНЫ!
— Зато золото ДЕЙСТВИТЕЛЬНО!
И, немного успокоившись, подельники откупорили столовое вино № 21.


И только позже, гораздо позже, через два дня, они узнали, что управляющий банком оказался мерзавец и растратчик, проиграл в штосс 400 казенных тыщ и давно подменил золотые слитки свинцовыми позолоченными.


Ильич уехал в Женеву и в тот же день Сталина арестовали.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Купала

Приехали, отдохнули, переночевали, уехали.
Как надо и ничего лишнего. Организаторам мое "да".

@музыка: Вася К. - Братья

---

Внезапно и приятно удивлен.

---

У родителей сегодня 25 лет свадьбы.
Я им завидую. Потому что.

---

Просыпаешься утром и первое, что слышишь - не "доброе утро", а "одевайся, через пять минут подъедет машина и ты едешь работать".
Предупредить, сообщить - не судьба. Я люблю этих людей.

---

Так внезапно и столько правды.
"И может статься и так, ты прозеваешь момент, когда я стану опасен - не заходи за черту"

---

Все просто - расстрельные списки по рецепту ВЧК.

@музыка: Вася К - Время Пиджаков